Неточные совпадения
«Та
королева, — думал он про себя, — которая чинила свои чулки в тюрьме, уж конечно, в ту минуту смотрела настоящею
королевой и даже более, чем во
время самых пышных торжеств и выходов».
Брюхачев стоял за женою и по
временам целовал ее ручки, а Белоярцев, стоя рядом с Брюхачевым, не целовал рук его жены, но далеко запускал свои черные глаза под ажурную косынку, закрывавшую трепещущие, еще почти девственные груди Марьи Маревны, Киперской
королевы. Сахаров все старался залепить вырванный попугаем клочок сапога, в то
время как Завулонов, ударяя себя в грудь, говорил ему...
Идут в молчании акт за актом. Думали сперва, что или Офелию, или
королеву будет играть Райчева, но и в
королеве появилась Микульская. Где же Райчева? Стали заглядывать во
время антрактов в кассу: как бы кассир не сбежал, но нет, он продает билеты на будущие спектакли. Большинство уже уверено, что смотрят спектакль даром: деньги обратно собираются требовать.
Но мало-помалу и громадного офицера прорвало; он оживился, заволновался и, уже поддавшись очарованию, вошел в азарт и двигался легко, молодо, а она только поводила плечами и глядела лукаво, точно она уже была
королева, а он раб, и в это
время ей казалось, что на них смотрит вся зала, что все эти люди млеют и завидуют им.
— Красавица,
королева моя, я твоя послушная раба, я желаю тебе только добра и счастья… Скажи, отчего ты не хочешь идти за Нещапова? Кого же тебе еще нужно, деточка? Извини, милая, перебирать так нельзя, мы не князья…
Время уходит, тебе не 17 лет… И не понимаю! Он тебя любит, боготворит!
Капитан, не любивший пить, занимал больше
королеву, предоставив его величество в распоряжение старшего офицера, Андрея Николаевича, который находил
время и говорить и подливать вина и его величеству, и соседу с другой стороны — дяде-губернатору, и самому себе.
Темная, чудная ночь помешала видеть не совсем твердые шаги гостей, да и капитан предусмотрительно не приказал устраивать торжественных проводов и, кажется, был очень доволен, когда гости после многократных пожатий его руки, наконец, уехали на катере, на руле которого сидел Володя. Он все
время почти должен был отвечать на разные вопросы
королевы, тогда как остальные пассажиры сладко дремали и проснулись только тогда, когда Ашанин, слегка дернув за плечо его величество, доложил, что катер у пристани.
Королева тем
временем сидела на диване, и около нее был Володя Ашанин.
Об этом сходстве не раз писали парижские газеты в более счастливые для нее
времена, и это не ускользнуло и теперь от собравшейся публики — в столь аналогичном положений молодой женщины с ее двойником,
королевой.
— Правда, правда! — сказал, вздохнув, Глик. — Давно ли пострадал было как еретик и колдун Георг Стернгиельм зa то, что показал сквозь стекло высокоименитому дерптскому профессору Виргиниусу муху с быка, а другим стеклом зажег чухонцу бороду? Едва спасся бедняга от петли, и то по милости
королевы Христины: вечная ей за то слава! Ох, ох! все
времена имели и будут иметь своих Виргиниусов.
— Нет,
королева, нет уже теперь
времени разбирать, кто прав, кто виноват, — встревоженно заговорили сановники. — Народ шумит, бунтует. Войско ждет. Возьми меч,
королева, и стань во главе войска, пока не поздно.
— Ни Боже мой!.. Я все забывал: кто я, где живу… что барин я, гвардии штаб-ротмистр, племянник помещицы… Мало того, всякие дела там, в Европе!.. В то
время Испания в ходу была…
Королева Изабелла, генерал Прим, кортесы, потом претенденты на престол… Все это вдруг показалось мне такою пустяковинкой! Работа!.. Одна работа!.. Вот какая притча!
И больно, и стыдно стало
королеве. Стыдно за то, что развлечения да празднества столько
времени от нее драгоценного отнимали, того
времени, которое она должна была посвящать народу своему.
Со
времен Христины,
королевы шведской, собрания в духе патриархальной простоты, называемые Wirthschaft, давали место в богатых лифляндских домах более утонченным веселостям.
Пышные белокурые волосы последней шотландской
королевы, мгновенно поседевшие в короткое
время, когда «джентельмены делали ее туалет» и укладывали страдалицу на плаху в большой зале Фодрайнгенского замка, не могли быть страшнее этого пота, которым потел этот отец, бившийся из-за спасения своего ребенка.